#длинночтение
Необычные языки мира, которые подтверждают относительность всего сущего.
В 30-хх гг. прошлого столетия Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф выдвинули захватывающую гипотезу лингвистической относительности, согласно которой язык и его способы выражения различных категорий (пол, время, пространство) влияют на то, как мы думаем о мире. Например, если в языке нет слов для обозначения времени, говорящий на нём человек не сможет понять идею времени, или, если в языке нет слов для обозначения жёлтого цвета, то носитель такого языка с трудом будет дифференцировать этот цвет среди других.
Научное сообщество тогда отнеслось к гипотезе Сепира и Уорфа весьма скептически. Сравнение языковой картины мира американских индейцев (хопи, а также паюте, шауни, навахо и др.) с языковой картиной мира носителей европейских языков, которое предпринял Уорф, показалось учёным не убедительным, а к примерам из разряда “в эскимосских языках насчитываются десятки разных слов для обозначения снега, в то время как в английском всего одно — snow” и вовсе отнеслись с иронией.
Однако именно благодаря гипотезе Сепира-Уорфа появился огромный интерес к изучению экзотических наречий и исследованию отношений, которые складываются между мышлением, языком и культурой того или иного народа.
Редактор портала Nautilus Клер Кэмерон предлагает подумать над таким предложением: I went to my neighbor’s house for something to eat yesterday (Вчера я пошла (пошел) к соседке (соседу) чего-нибудь поесть).
Обычная английская конструкция, но о чём это предложение может рассказать нам? Мы не знаем пола говорящего и его собеседника, нам не известно направление, в котором пошёл субъект, и, наконец, чем он лакомился у соседа? Английский язык не требует от говорящего столь точной информации, в то время как это же самое предложение во французском или русском языке как минимум включало бы информацию о поле действующих лиц.
Это далеко не самое поразительное различие, хотя даже оно вызывает интерес и заставляет задуматься. Впрочем, об относительности лучше всего расскажут самые необычные языки, носители которых словно живут в каком-то другом мире.
Язык, в котором вы не являетесь центром вселенной
Исследования показали, что в языках мира существуют разные типы ориентации в пространстве: эгоцентричная, ландшафтная и географическая. Наша ориентация, конечно, эгоцентрична: здесь все предметы существуют и перемещаются относительно говорящего. Об этом свидетельствуют характерные координаты: “справа от меня”, “слева от меня”, “позади”, “впереди” — весь мир крутится вокруг нас.
Однако аборигенам австралийского племени гуугу йимитирр подход “я-я-я” вряд ли пригодится: представители этого племени ориентируются по сторонам света, а не относительно самих себя. Чтобы попросить вас сдвинуться вправо, человек из этого племени скажет что-то вроде: «Не мог бы ты подвинуться немного на запад?».
Лингвист Гай Дойчер объясняет это тем, что у носителей языка гуугу йимитирр есть некий «внутренний компас», который появляется у них с младенческого возраста: с самого начала мозг представителя племени учится замечать природные факторы, указывающие на положения в пространстве, и тщательно запоминать перемещения и повороты, что впоследствии помогает аборигенам без усилий определять правильное направление. Точно так же, как русские, англичане или французы ещё в раннем возрасте учатся правильно использовать времена в речи, дети племени гуугу йимитирр учатся ориентироваться по сторонам света. По словам Дойчера, если носителю языка гуугу йимитирр понадобится привлечь ваше внимание к чему-то, что находится позади него, «он покажет через себя, как будто он просто воздух, и его существование ничего не значит».
Пока неясно, порождает ли эта языковая особенность менее эгоцентричное мировоззрение, зато другие исследования (3) показали, что носители языков, использующие стороны света для указания местоположения, обладают невероятной пространственной памятью и фантастическими навыками ориентирования, которые нам, представителям эгоцентричной модели, и не снились.
Язык, в котором время протекает с востока на запад
Учёная из Беркли Элис Гэби и лингвист из Стэнфорда Лера Бородицкая изучили язык куук таайорре, на котором говорит австралийский народ пормпураау из Квинсленда. Так же, как представители гуугу йимитирр, носители языка куук тайорре ориентируются по северу, югу, западу и востоку, однако Бородицкая и Гэби также выяснили, что представители этого племени совершенно по-особому толкуют время: в их языке оно расположено вдоль оси восток — запад, причём прошлое располагается на востоке.
Во время нескольких экспериментов учёные раздавали представителям племени серии карточек, на которых были нарисованы либо постепенно съедаемый банан, либо растущий крокодил, либо постепенно стареющий человек в разных возрастах. Во время эксперимента носители языка куук таайорре сначала сидели лицом на север, затем лицом на юг. Но как бы ни садились эти люди, они всегда раскладывали рисунки с востока на запад — в том же направлении, в котором солнце движется днём по небу. Носители же английского языка, которые так же участвовали в эксперименте, неизменно раскладывали карточки в том же направлении, в котором мы читаем — слева направо.
Так исследователи выяснили, что у носителей языка куук таайорре ход времени тесно связан со сторонами света. Лера Бородитская отмечает:
Мы никому из них не говорили, в каком направлении они сидят лицом. Но носители языка куук таайорре уже знали это и непроизвольно использовали стороны света для выражения своих представлений о времени.
Язык, заставляющий предоставлять доказательства
Кажется, индейцы племени матсес из перуанского Нуэво-Сан-Хуана — самые правдивые люди на земле. Каждый из них с огромной осторожностью подбирает слова, добиваясь того, чтобы любая сообщаемая информация соответствовала действительности на момент речи. В зависимости от того, насколько представителю матсес известна сообщаемая информация, он выбирает особую глагольную форму, которая указывает на степень достоверности сказанного.
Например, если у индейца матсес спросить: «Сколько у тебя яблок?», с большой долей вероятности он ответит что-то в этом роде: «В последний раз, когда я проверял корзину с фруктами, у меня было четыре яблока». И не имеет никакого значения, что говорящий на 100% уверен, что у него именно 4 яблока — если он их не видит, значит, у него нет доказательств правдивости его слов и он не может ничего утверждать.
Эта особенность индейцев матсес привела к тому, что в языке накопилось огромное количество особых терминов для обозначения фактов, предположений о различных моментах в прошлом и информации из воспоминаний. Лингвист Дэвид Флек из Университета Райса, который написал докторскую диссертацию по грамматике языка матсес, рассказывает, что в этом языке даже нет способа сообщить о том, что та или иная информация является слухом, мифом или домыслом. Такого рода информацию индейцы матсес передают как цитату или как сведения, почерпнутые из недавнего прошлого и не имеющие подкрепления в настоящем.
Язык, в котором цвета становятся метафорами
Все люди видят мир в определённом оптическом спектре. Если у вас здоровая сетчатка, то свет при попадании на неё распадётся на различные цвета. Лингвисты уверены, что во всех языках имеется свой набор слов для обозначения цветов, образующих видимый цветовой спектр. Так, ещё в 1969 году антрополог Брент Берлин и лингвист Пол Кей создали теорию «основных цветовых терминов»: они выделили 11 основных цветов и предложили их иерархию: (black, white) → (red) → (green, yellow) → (blue) → (brown) → (grey, orange, pink, purple). Эта иерархия означала, что во всех языках есть как минимум слова для обозначения чёрного и белого, и что менее важные цвета (например, grey или brown) встречаются в языке только в том случае, если в нём уже существуют цвета, занимающие более высокие позиции.
Но только не в языке йели дниеe. В 2001 году исследователь из института психолингвистики им.Макса Планка Стивен Левинсон опубликовал в Journal of Linguistic Anthropology работу об острове Россела (Папуа-Новая Гвинея), данные которой полностью опровергают теорию Берлина и Кея. Согласно данным Левинсона, в языке йели дние, на котором говорят жители острова, очень мало слов для обозначения цветов и самого слова «цвет» тоже нет. Но носители языка не лишены представлений о цвете: они говорят о цветах метафорическими фразами, используя для его обозначения предметы из островного быта и окружающей среды.
Например, для описания чего-то красного островитяне используют слово «мтьемтье», слог которого “мтье” означает породу красных попугаев. А словом «мгидимгиди» местные жители обозначают нечто чёрное, от «мгиди» — ночь. Как замечает Левинсон, даже грамматика в языке йели дние усиливает эту склонность к метафорам: вместо того, чтобы сказать «Этот человек белый», островитянин использует сравнительную конструкцию — «Кожа у этого человека белая, как попугай».
Но склонность жителей острова Россела к метафорам не является признаком того, что у них выработался особый тип зрения, которого нет у других людей. Островитяне видят цвета так же, как мы, однако совсем иначе воспринимают и истолковывают окружающий мир — и это особое восприятие отражается в их особых описаниях. Или наоборот? Как тут в очередной раз не вспомнить Сепира и Уорфа.
Язык, в котором нет ни чисел, ни цветов, ни понятия “завтра”
О языке пираха говорят с 2005 года — с того момента, как антрополог Дэниел Эверетт из Манчестерского университета опубликовал в журнале Current Anthropology свою работу. Пираха — это племя аборигенов, которые живут в Амазонии, и их язык не похож ни на один другой в мире: в нём нет слов для обозначения цвета и родства, совершенной формы глагола, будущего времени, чисел и базовых слов для обозначения количества, таких как «несколько» и «немного», несмотря на то, что, по мнению большинства учёных, всё это универсальные аспекты, присутствующие в любом языке. Вместо использования числительных для обозначения количественной информации пираха говорят об описываемых предметах как о “больших” или “маленьких”. Ещё у них есть слово, которое мы могли бы приблизительно перевести как «много», однако для них оно означает понятие “соединять вместе”. Кроме всего прочего, по описаниям Эверетта, у Пираха нет глубоких воспоминаний и художественных традиций.
Как выразился Стивен Пинкер, работа Эверетта стала «бомбой, брошенной на вечеринке»: с одной стороны, существование этого языка косвенно подтверждает гипотезу лингвистической относительности Сепира-Уорфа, с другой стороны, оно противоречит общепринятой теории универсальной грамматики Ноама Хомского, согласно которой у всех языков мира на глубинном уровне есть нечто общее, и знание об этом общем является врождённым для человека, что и позволяет нам овладевать любым языком.
Мыслительный и познавательный процесс Пираха проверялись серией экспериментов, которые проводили лингвисты Питер Гордон, Эверетт и другие. Учёные пытались выяснить, возможно ли узнавание чисел, если нет системы счёта? Результаты оказались неоднозначными. В ходе одного эксперимента представителям племени пираха показывали ряды батарей и просили воссоздать их. Пираха удавалось воссоздавать ряды, состоящие из двух-трёх батарей, не более. А если Эверетт насыпал на столе кучку камней и просил положить рядом такую же, индейцы справлялись с заданием, ставя в пару каждому камешку из первой кучки свой собственный. Однако если первую кучку убирали, пираха, не имеющие числительных, уже не могли восстановить количество камней.
Эверетт называет эту особенность счёта пираха «стратегией аналоговой оценки». Учёные, наблюдавшие за пираха в полевых условиях, склоняются к выводу, что у пираха никогда не было потребности считать, чтобы жить и выживать. Более того, когда членам племени предложили научить их считать, они отказались, решив, что это им ни к чему.
Как ни к чему название цветов (у них, живущих в пестрящих красками джунглях, есть только два наименования: «тёмное» и «светлое»), категория будущего (им не знакомо слово «завтра»), слов вежливости и множества других привычных нам явлений и понятий, таких как долгий сон и чувство вины. Но это уже другая история — не про необычные языки, но тоже про относительность.
